Тайна «Прекрасной Марии» - Страница 69

— Ну, тогда все решено, — сказал Роман.

— Монсеньор Форбс, вы не пойдете с нами в оперу?

— Я боюсь, что буду занят во вторник, — ответил Баррет, вспомнив об обещании, которое он дал Клодин и тетушке Клели. Он зажег сигарету, допил виски и погрузился в мысли о Клодин.

— Трудно поверить, что такое случилось с Мамой Рэйчел, Тестутом, дядей Джемом и Мио, — вздохнула Фелисия.

— Мы не знаем, какие они на самом деле, — сказал Роман. — Нам кажется, что мы хорошо их знаем, но есть лицо, которое они надевают перед нами подобно маске.

— Это как-то пугает, — сказала Фелисия.

— Не переживай. Завтра они будут выглядеть как обычно.

— Никто не выглядит обычно, — возразила Фелисия, — даже ты.

Он улыбнулся.

— Это все потому, что мы только сейчас встретились. Мы никогда не замечали друг друга раньше. У нас есть второй шанс, — продолжал Роман. — И мы должны использовать его, никто никогда не бросает дар обратно в лицо Богу.

— Нет, — сказала Фелисия, успокоившись. — Нет, никто не может так поступить.

XVI. СКАЧКИ С ПРЕПЯТСТВИЯМИ

Зимой в Луизиане никогда не бывало по-настоящему холодно, но сезон осадков был самым приятным. Каждое утро Поль, Дэнис и Харлоу Маккэми выезжали на тростники.

Пятнадцатого октября уборка началась. Люсьен вышел в поле, держа в руке нож для рубки тростника, вместе с негритянскими девушками, на которых он не обращал никакого внимания, и принялся за работу. Нож для рубки тростника был очень острый, с крючком на конце — инструмент, требующий уважительного к себе отношения. Негры двигались в заученном ритме, пели и работали не потому, что они наслаждались работой, а потому что это облегчало их труд.

После получасовой работы у Люсьена все болело. Плечи и руки онемели от боли, ноги отяжелели. После четырех часов работы предстоял двадцатиминутный перерыв для еды. Более взрослые рабы работали с перерывом через восемь часов, и Поль решил, что Люсьену следует поработать по такому распорядку.

Когда Люсьен вернулся домой, у него было достаточно сил для того, чтобы пообедать и лечь в постель. Люсьен уже не злился и не спорил — он угрюмо выстаивал. Наутро он снова вышел в поле. Поль с чувством отчаяния наблюдал за Люсьеном, он прекрасно осознавал, на что посылает своего старшего сына. Рубка тростника — очень изнурительная работа даже для привыкшего к такому труду раба, это может почти убить Люсьена.

По крайней мере Люсьен научится понимать, что все действия влекут за собой последствия, даже для привилегированных. «Прекрасная Мария» нуждалась в достойном хозяине, и Поль начал подумывать о том, что он не мог, не должен был, отдавать Люсьену его права первенца.

При виде хозяйского сына, работающего с ножом в тростнике, поначалу всем стало смешно. На второй день серое лицо и злой взгляд Люсьена подсказывали неграм, что если они достаточно мудрые, то им лучше делать вид, что они его вообще не замечают. Еще через несколько дней вид Люсьена приносил всем чувство удовлетворения, достойное смерти пяти рабов, но уже к концу недели даже негры считали, что парень заплатил сполна. Люсьен был похож на привидение, не замечаемое никем, но оскорбленная гордость и очень сильно ощутимый страх перед отцом заставляли Люсьена работать.

Бесконечная работа продолжалась неделями, рабов ожидали вознаграждения — напитки, подарки и бал к концу — и де Монтеней тоже в домике для обработки сахара.

Эмилия, Мимси и быстро растущая Шарман путались под ногами, катались на мулах, их отгоняли от кипящего сиропа, или же они наблюдали за тростником, поглощающимся крутящимися барабанами.

Плантация «Алуетт» была тоже в разгаре уборки тростника, поэтому Роман Превест стал менее частым гостем в поместье. Холлис развлекала себя тем, что удерживала вокруг себя как можно больше мужчин на сахарных вечеринках, Фелисия и Салли занимались подготовкой к Новому году, а вернее, к новогоднему балу, и все ждали выборов Поля в Конгресс. Баррет как гость не имел никаких обязанностей по дому, и никто из домашних в хаосе уборки, кроме Дэниса, не замечал все более учащающихся исчезновений Баррета.

Поль взял Адель на экскурсию по сахарному домику, и липкий, сладкий аромат, жара, запахи потных тел сделали ее больной. После этого она решила держаться подальше оттуда, занималась корреспонденцией Поля и неожиданная проблема возникла у нее в голове: если Поль победит на выборах, захочет ли он иметь женой француженку, не знающую американских традиций. Она не хотела ехать в Вашингтон, «Прекрасная Мария» — вот чего она жаждала.

— Иди позови Джуни, чтобы помогла мне одеться, — крикнула она Рэйчел и ушла, не дожидаясь ответа.

Дети де Монтеней приказывали Маме Рэйчел в очень благородной форме, и она делала все, о чем бы они ни попросили. Но просьбы Адели Мама Рэйчел перекладывала на чернокожих более низкого ранга. Ей не приходило в голову, что де Монтени отдают свои приказы с уважением, чем делают услугу рабов желанной.

Адель раздраженно подергивалась, пока Джуни натягивала на нее черное шелковое платье. Когда Адель ушла, Джуни приложила к себе поношенное утреннее платье и встала перед зеркалом. Большинство белых хозяек отдавали рабыням свои поношенные или уже надоевшие наряды, но мисс Адель никогда этого не делала.

Прием запланировали на середину дня, и сейчас семья устроилась за завтраком. В два часа они прогуливались по берегу в ожидании парома, на котором прибудут их гости из Нового Орлеана. Люсьену дали возможность украсить прием своим присутствием, он был чисто одет, на руках его были элегантные перчатки.